Книга Княгиня Ольга. Сокол над лесами  - Елизавета Дворецкая

Однако это была единственная мелочь, в которой проявился страх тринадцатилетнего князя, и то запрятанный в самую глубину души. Ведь когда он единственный из всех мужчин ехал верхом, следуя за красным стягом, второй раз ошибиться, кто здесь князь, не смог бы и заяц. Лучник в засаде у тропы, единственный верный выстрел – и щит поднять не успеешь…

Казалось, обе стороны предусмотрели перед этой встречей все, что только было можно. Но, когда князья сошлись лицом к лицу, и тех и других поджидало такое, о чем никто заранее и подумать не мог.

* * *

Эльга и не ожидала, что Хотимирль окажется так же велик и богат, как Плеснеск, но увиденное заставило ее улыбнуться. И вот сюда стремился в своем первом походе ее отважный сын, теряя людей и засовывая в пасть смерти свою собственную голову! Песчаный холм среди болотистого леса, на нем обычный малый городец – частокол поверх вала, даже боевого хода внутри, пожалуй, нет. Размером, может, чуть больше княжьего двора в Киеве. Внизу под холмом – весь из десятка дворов, загородка для скота, поодаль – длинное высокое строение, надо думать, овин, поставленный так, чтобы в случае пожара здесь или там не погибли и жилье, и жито разом. Вот и все. Если бы Благожитовы посланцы не успели по дороге ей рассказать, что здесь живет только сам княжий род, а другие хотимиричи, младших ветвей, обитают в других весях гнезда в нескольких верстах вокруг – пожалуй, и подумала бы, что их одурачили. Едва удержалась, чтобы не подшутить над сыном: Вещий на Царьград ходил, а ты до этой жабьей кочки не добрался! Но сдержалась: до умения смеяться над собой нужно дорасти.

– Князь в обчине ждет, – сказал им старейшина Родим. – Со сродниками своими.

Пока ехали через весь, из дверей и оконцев на русов таращились глаза и глазенки. Открыто попадаться чужакам весняки опасались, но за каждым плетнем белели платки и мелькали трусливо подолы черных полосатых плахт. Ворота городца были открыты. Оглядывая вблизи тын и эти ворота, Мистина негромко насмешливо свистнул. Не Ираклия Понтийская. И даже не Искоростень… Однако плотно набитая тропа вверх была выметена и полита водой, чтобы прибить летнюю пыль – Благожит честно старался принять знатных гостей в лучшем виде.

Основную часть дружины пришлось оставить на лугу перед весью – в городце могла поместиться разве что ее десятая часть. С собой взяли только гридей, и то всего три десятка. Вот в ворота вошел передовой Гуннаров десяток, потом знаменосец с «большим соколом», потом Святослав с матерью и обоими Свенельдичами. Посреди площадки бросались в глаза три идола. Зажинки давно прошли, поэтому все три были увенчаны огромными венками из подсохших колосьев – рожь, ячмень, пшеница, – украшенными велес-травой. Пространство между площадкой и бревенчатыми обчинами у вала наполняла густая толпа – пришли все Благожитовы сродники и те старейшины, кого он успел собрать.

В этой серо-белой толпе, одетой в рубахи, насовы и сукманы своей домашней работы, выделялись пять-шесть человек в ярком цветном платье. Понимая, что Благожита нужно искать среди них, Эльга вгляделась. Светлобородые лица с круто выступающими носами казались ей одинаковыми, и взгляд невольно тянулся к цветным кафтанам: два хазарских, два ясских, один даже греческий, ну кто бы мог подумать… Не подавая вида, Эльга удивилась: не ждала обнаружить в этой глуши привозное платье, к тому же греческое. По старому их договору, Благожитовы люди имели право сбывать бобров, куниц и прочий свой товар в Киеве и там же покупать взамен все, что приглянется. Но за море, в Царьград и Самкрай, их торговым людям ходу не было, и поэтому паволоки и прочее обходились дреговичам в несколько раз дороже, чем киянам.

Тут ушей ее достигло быстрое, тревожное перешептывание в ближних рядах пеших спутников. Кто-то проталкивался вперед, хватал кого-то за рукав, горячо доказывал что-то вполголоса.

Что такое? Эльга обернулась, слегка хмурясь: нашли время болтать! И увидела – в шаге позади ее лошади один из «сирот перезванских», Велеб Бранеславич, быстро говорил что-то Люту, движением бровей указывая на старших хотимиричей. Даже Мистина остановился и повернулся к ним, вслушиваясь. «Уверен?» – тихо спросил Мистина. «Чтоб я белого дня не увидел!» – тихо, но с горячим убеждением ответил Велеб.

И только Эльга хотела спросить, в чем дело, как Мистина шагнул к ней и взялся за узду ее лошади.

– Это Перезвановы кафтаны! – прошептал он, когда она наклонилась к нему.

Эльга сразу все поняла. Не приходилось гадать, о каких кафтанах идет речь и что означает их появление здесь. Даже Мистина переменился в лице: достоинство и учтивость сменились сдержанным гневом и решимостью. Эльга на миг задохнулась от потрясения. Этого она никак не ждала: за последнее время в дружине утвердилось убеждение, что Перезванец разорили древляне Коловея. Это стало несомненным после столкновения на волоке: Велеб и Размай еще во время битвы приметили в руках нападавших кое-что из знакомого им оружия, а после битвы, когда на поляне осталось почти три десятка мертвых тел, на них нашли два шлема, три кольчуги – на тех трупах, что лежали возле княжьего шатра, – несколько хазарских поясов со знакомыми Велебу накладками, топоры, копья, кое-что из украшений их погибших товарищей. Тайна разорения твержи была разгадана, и Эльга, собираясь говорить с дреговичами о войне и мире, намеревалась, скрепя сердце, бросать им обвинение, в которое сама и не верила.

И вдруг такое признание вины – открытое, беззастенчивое, хоть и молчаливое! Всего через два месяца после смерти родного сына Благожиту еще полагалось бы ходить «в печали», а он нарядился в платье из русского городца, разоренного самым беззаконным образом! Вопреки уговору, по которому Благожит обещал Перезвану мир и безопасность на своей земле. И теперь, когда уже пролилось столько крови с обеих сторон, Благожит, этот миролюбивый «внук своих дедов», бахвалится перед ней, княгиней киевской, плодами своего беззакония!

Не ожидавшая такой наглости, Эльга даже растерялась было. Заготовленные речи пришлось отбросить и как можно быстрее решать, как теперь быть.

Но не растерялся Мистина: он сделал знак Хрольву, тот – гридям. Десяток их живо встали у ворот, готовые охранять путь к отступлению или сдерживать натиск снаружи; другой продвинулся дальше, чтобы вместе с передовым встать стеной между своими князьями и чужими. Несколько мгновений – и на площадке городца со всех сторон уже виднелись стены щитов, маленькая ходячая крепость вокруг княгини и ее сына. Теперь дружина готова встретить любые последствия этого бахвальства.

Старейшины дреговичей застыли перед идолами. Оружия при них не было, только резные посохи с бородатыми головами. Впереди всех стояла молодая, яркая, привлекательная женщина в пышном наряде: красная плахта, красный узорный пояс, вышитая сорочка, сложно уложенный вокруг головы плат из тончайшего белого льна, с длинными концами, бронзовые бусины на колечках очелья. В руках она держала рог, но теперь, видя передвижение вооруженных русов, попятилась.

Несколько мгновений никто не знал, что сказать. Положенные обычаем слова приветствия застыли на устах. Слышался лишь шум перестроения и удивленные, опасливые восклицания.